Сестра "милосердия"

Если Судьба хочет устроить нам испытание, она обязательно поставит нас перед выбором между двумя любимыми людьми. Это любимый тест Судьбы.

Говорят, что любовь и зависть — вещи несовместимые. Особенно, когда речь идет о родных по крови людях. Либо нас любят, либо нам завидуют. А третьего не дано. Правда, ведь?

Мы никогда не ждем ножа в спину от близких нам людей. А близкие, разумеется, бьют нас ножом из самых-самых лучших побуждений. Они ведь не могут завидовать и желать нам плохого. Они ведь — близкие.

Детство

Вилка пролетела над моей головой, врезалась в кафель и со звонким стуком упала на пол.
— Аня! — крикнула мама. — Ты соображаешь, что творишь?
— Она первая начала, — заревела Аня, уже понимая, что с вилкой переборщила и наказана сегодня буду не я.
Анька ревела, мама ругалась, а я тихонько хихикала. Моя провокация прошла мимо маминых глаз. Сегодня танки на моей улице и в нашей с сестрой войне перевес явно на моей стороне...

Мы дрались постоянно. Из-за вещей, которые мы — погодки, больше похожие на близнецов — постоянно донашивали друг за другом. Из-за вкусных кусочков в тарелке. Из-за того, наконец, кого из нас мама любит больше.
Эту ссору девятнадцатилетней давности я помню так детально именно потому, что она была последней. Это была серьезная последняя наша ссора. До недавнего времени.
Я стояла возле батареи в школьном коридоре, лопала яблоко и думала о том, что надо бы подобраться поближе к Анькиному классу и отобрать яблоко у сестры. Потому что мое яблоко стремительно заканчивалось.
Шум и крики я услышала издалека. Подойдя ближе, я увидела, что моя сестра стоит у стены, закрывая лицо руками, а ее трясет за плечи заведующая по учебной работе — высокая, почти костлявая двухметровая тетка, с абсолютно белой кожей и иссиня-черными волосами. Школьники называли ее лаконично — "Смерть". Впрочем, учителя, кажется, называли ее так же.
Смерть методично трясла Аньку за плечи с совершенно отстраненным лицом, приговаривая: "Не надо бегать по коридору, не надо, тут ходят люди, тут нельзя бегать, это школа".
— Я не буду больше, — всхлипывала Аня, но завуч, казалось, ее не слышала.
Знаете, с тех пор прошло почти двадцать лет, но меня до сих пор бросает в дрожь, когда я вспоминаю ту картину — маленькая растрепанная перепуганная девочка одиннадцати лет от роду и над ней, как привидение, страшная тетка-завуч с мертвым лицом.
И тогда я, не соображая, что делаю, бросилась вперед и впилась зубами в запястье завуча по научной работе. Она ужасно закричала, выпустила Аньку и переключилась на меня.
Что было дальше, я помню смутно. Разумеется, директор, педсовет, вызов родителей... Но надо отдать должное маме — она не испытывала особого пиетета перед человеком только потому, что этот человек — директор школы, и быстро объяснила, как должны вести себя завучи, а как — нет. Мама бывает крайне убедительна, поэтому обошлось без направленных на нас санкций.
А мы после той истории стали героинями для одноклассников и... подругами друг для друга.

Взрослость

— Нет, так не честно, — вздохнула Анька, подливая себе вина, а я автоматически отметила, что с каждым разом моя сестренка обращается с алкоголем все более и более небрежно. — Так не честно, — повторила она и осушила бокал одним глотком. — Вот скажи мне, дорогая, почему так получается, что мы с тобой умницы, красавицы и вообще, а уж который год ходим без мужиков, а? Ведь, по большому счету, "любви хорошей" не было ни у тебя, ни у меня, ни разу в жизни. Все больше — ерунда всякая... Причем, ладно бы у одной из нас, хоть бы радовались друг за друга, а так — тоска у обеих, разве это честно?
Я пожала плечами.
— Если у нас с тобой нет мужчин, значит, у кого-то их четверо...
— Очень смешно, — фыркнула Аня и покачнулась. Ей определенно пора завязывать с алкоголем. — Ну, ничего... Будут и на нашей улице танки.
— Обязательно будут, — я постаралась ободряюще улыбнуться. Вышло у меня не очень.
А Анька заревела.
— Скажи мне, сестра, ты можешь назвать хоть одного мужчину, который бы действительно тебя любил? А меня?
— Не могу, — вздохнув, честно ответила я.
— Ну вот! — Анька высморкалась в льняную салфетку. — А скажи — разве мы недостойны любви? Ну вот ничуточки? Мы с тобой настолько плохие люди, да?
— Нет, — покачала головой я, — мы с тобой хорошие люди. И мы достойны любви, безусловно. Давай мыслить позитивно, хорошо? Вот смотри — чем дольше у нас нет "любви хорошей", тем больше вероятность того, что она у нас появится в самом ближайшем времени. По теории вероятности.
— Я не верю в математику, — всхлипнула Анька.
— Тогда в себя верь, — улыбнулась я, обняла сестру, отвела ее в спальню, аккуратно раздела, уложила, убаюкала и, только убедившись, что она спит, вызвала такси.
— Ты не понимаешь, — кричала Аня, — мне твой Денька сто лет не нужен. Просто я же вижу, что он не стоит
твоего мизинца.
Я не хотела разговаривать. Я не могла. Избитый литературный штамп "мир рухнул" стал для меня суровой реальностью. Я зашла на кухню и увидела, как мой самый любимый на Земле человек обнимает мою самую любимую на Земле сестру.
Я немного постояла, вышла на лестничную клетку, по дороге захватив с тумбочки Денькины сигареты, и сейчас стояла, опершись спиной на облупившуюся подъездную стену, неумело пытаясь закурить.
Анька выскочила первой. Кричала, что Денис — подонок и готов обнимать все, что шевелится, включая сестру своей будущей жены.
Я не отвечала. Я не могла. Ну не могла я!
Покричав минут с пять, Анька фыркнула и ушла. Но не обратно в нашу с Денисом съемную квартиру, а на улицу.
Мне, наконец, удалось закурить, когда на лестничном пролете появился Денька.
— Эй, — тихо сказал он, осторожно трогая меня за плечо.
— Не думала, что доживу до этого дня, — спокойно отозвалась я. — Как в плохом кино. Так не бывает.
— Послушай, — вздохнул Денис, — вот давай ты на секундочку отбросишь эмоции и посмотришь на ситуацию с моей стороны, давай?
— Давай, — пожала плечами я, — глаголь.
Денис вздохнул и начал:
— У меня есть любимая девушка. У моей любимой девушки есть любимая сестра. Причем не просто сестра, а, по твоему собственному выражению, твое второе "Я". Сестры друг для друга, по их общему утверждению, — всё. И как я должен относиться к сестре моей любимой? Ровно и холодно? Да нет. Я должен постараться полюбить сестру так же, как и ты. Стать третьей сестрой что ли. Это экспозиция. Теперь по делу. В один прекрасный день мы замечательно сидим в семейном кругу, моя любимая на секундочку выходит, а ее сестра неожиданно начинает громко плакать и бросается мне на шею с криком: "Я несчастна". Даже если забыть о том, что Аня — твоя сестра, в тот момент она была просто женщиной, которой плохо. А я — мужчина. Когда женщине плохо, я стараюсь быть полезным. Я бы и нищенку обнял, если бы она, зарыдав, бросилась мне на грудь.
— Аня — не нищенка. Она красавица. Чего бы ее не обнять?
— Красавица, безусловно, — кивнул Денис. — Такая же красивая, как, например, истребитель Су-27. Очень красивая. Просто женщиной для меня не является. И, глядя на нее, я испытываю такой же эстетический восторг, как если бы рассматривал истребитель СУ-27. Но ты ведь не стала, ревновать к истребителю, правда?..
Не знаю, что тогда на меня подействовало. Наверное, именно эта Денькина невозмутимость. Он не стал оправдываться. Он не стал переходить в нападение. Он не стал искренне недоумевать — мол, а что такого-то? Он просто дал спокойные объяснения. Объяснения, которые меня устроили.
И я не ушла. И мы поженились через пять месяцев после этой истории. Аня на свадьбу не пришла.

Мне очень не хватало сестры. Я помнила о том, что она чуть не разлучила меня с любимым человеком, но мне ее все равно не хватало.
Ну, так ведь хочется иногда, чтобы все были вместе, чтобы не было недосказанностей и обид. Чтобы можно было бы усесться за семейный стол и весело перемывать косточки мировым политикам и дальним родственникам... Поэтому я, особо ни на что, не надеясь, пригласила Аню на Новый год. И она неожиданно пришла.
Мы все усиленно делали вид, что все в порядке, что не было той ссоры и не было этого последнего года, когда мы не общались совсем. Сначала мы действительно прилагали к этому недюжинные усилия, а потом, как мне показалось, все покатилось само собой. Я расслабилась и, умиленно поглядывая на сестру, которая искренне хохотала над шутками Денькиного папы, думала, что вот теперь-то у меня действительно есть все.
Мы встретили Новый год, выпили шампанское, ехидно откомментировали откровенно слабую речь главы государства — в общем, праздник как праздник. А в половине второго Анька вытащила меня на кухню.
— Это несправедливо, — начала она с места в карьер. — У тебя есть все. У меня — ничего. Это несправедливо. Раньше у нас все было одинаковое. Даже яблоки. А теперь между нами, пропасть, которую не перепрыгнуть.
— Ты хочешь, — тихо спросила я, — чтобы мы с Денькой расстались, и тогда мы с тобой снова станем одинаковыми?
— Да нет же, — бросила Аня, — я совсем не хочу, чтобы вы расстались...
Она осеклась, помолчала немного и удивленно сказала:
— А я ведь и впрямь не хочу, чтобы вы расстались. Я не хочу, чтобы ты была несчастна, как я. Я хочу быть такой же счастливой, как ты. Но мне сейчас очень больно. Я не знаю, что мне делать. И самое страшное, что мне больно смотреть на твое счастливое лицо. Мне больно и стыдно. Завидовать плохо, я помню. Поэтому сейчас я уеду и позвоню только тогда, когда у меня тоже все будет хорошо. Анька резко развернулась и уехала. Удержать ее мне не удалось. Я пыталась. Честно. И я продолжаю пытаться. Звоню — она не отвечает. Прихожу — она не открывает. Караулю под офисом — не выходит.

Это все очень неправильно. Очень. Я Аньку люблю. Безумно люблю. Я, не раздумывая, вцеплюсь зубами в запястье любому, кто ее обидит. Но, выходит, что единственный человек, которому я должна прокусить руку ради счастья сестры — это я сама. Так получается?

Как бы это жестоко ни звучало, но, тем не менее, богатый человек не виноват в том, что кто-то беден, здоровый человек не виноват в том, что кто-то болен, а счастливый человек не виноват в том, что кто-то несчастен. И все эти мелкие пакости — "ах, мне так больно от того, что у тебя все в порядке, хотя, конечно, я за тебя фантастически рада" — бьющие на неподготовленное к несуразной атаке чувство вины — это несомненная причина для того, чтобы общение с человеком прекратить. Прекратить раз и навсегда, пусть даже речь идет о родной и любимой сестре. Человек может осознать, что не прав, устыдиться и вернуться. Человек может наладить свою жизнь, успокоиться и вернуться. Человек, наконец, может просто вернуться и попросить помощи. Но вернуться он должен сам. А бегать за ним не стоит. К чему помогать девушке страдать? Ей и так плохо.

Уже часы пробили полночь, а золушка никуда не спешит... || Я люблю тебя жизнь!